Небольшая история о любви
Покинув жилища ангелов, туман снизошёл к пыли и тлену и, покорный, лёг под колёса. Дорога неутомимо стремилась под гору и, казалось, осуществляла мечту ленивого императора никогда не взбираться выше. Утренние сумерки скрадывали движение. Автобус плавно наращивал ход.
Огромный, как дирижабль, он плыл по влажным белым клочьям, едва покачиваясь из стороны в сторону, примеряясь к молочной пене и лазоревой глубине впереди. Царило молчание: спали пассажиры, уморённые ночной тряской, контуженные пивом и видео, спал пейзаж за окном – редкие выныривающие из тумана кроны сосен и купы рябин.
Они ещё только узнали друг друга и собирались провести время вместе. Ночью рука ложилась ему на колено и говорила о своей неизменности. Он отвечал пожатием – коротким и достаточно крепким, чтобы перерасти в объятия или быстрый поцелуй, как сейчас в полутёмной туристической колеснице. Это захватывало, как скольжение по облакам. Подобное он испытал немного лет назад, когда его рейс заходил на посадку: пилоты удивляли тем, что вели машину по самой кромке безграничной небесной равнины. Весь полёт тень лайнера бежала сбоку, но когда развернулись и устремились к солнцу, ангелы встрепенулись и дуновение квадрат за квадратом охватило возделанные ими поля. Их текучесть была сродни лёгкости крыльев, открывающих новые горизонты над податливой, нежной плотью вознесённых просторов. Солнце закатывалось в провал котловины, откуда возникал длинный и осклабленный, как рот уродца, ров, окаймляющий видимость, и не хотелось думать, что там, внизу, светило ожидает земля.
В такие минуты он верил, что молчание поглощается тьмой. Просвет вспыхивает, подобно молнии. И подобно же молнии, разражается вдохновение: громыхание сводов – знак особого уважения. Не то, чтобы крыша съезжала особенным образом, скорее, свидетельство анонимности озарения. Он верил, что радость всеобъемлюща, а страдание персонально. И нести его, пока не исполнится срок, со всей тяжестью бескрылия и грузом дряхлого опыта. Что ж, некоторые люди в пространстве между ладоней ощущают необыкновенное магнетическое напряжение – срок, отмеренный от точки до точки. Это заставляет их думать, поступать и жить по-другому: не довольствуясь действительным быть на грани возможного. Бессильные взлететь, они умеют скользить по тонкой грани смысла, никогда не цепляясь за неё, и потому не умирают совсем: исполненное чувства и не поддающееся определению начало переживает прах и избегает тления. Он верил также и в то, что согласованные пассы могут продлевать или сокращать жизнь: одним взмахом дирижёр порождает мелодию, другим – её обрывает. Так же и мысль, обращённая к мирозданию, из ничего творит всё.
Прослушать фрагмент аудиокниги
|
243 
43 
|
|
*